Ну, и вот опять всколыхнулась общественность в последнее время, стала обсуждать: надо или не надо в школе преподавать предмет типа "семейные ценности". Мол, кто должен этим самым семейным ценностям учить - школа или семья, да с какого класса надо это преподавать, да про что рассказывать...
Дивлюсь я на все это да думку гадаю: почему мы с таким восторгом любим обсуждать, ЧТО надо преподавать в школе, и куда-то сразу девается наша страсть, стоит только предложить на обсуждение вопрос КАК, собственно говоря, это делать?
Сколько копий было брошено по поводу учебников, например, литературы: мол, надо изучать творчество писателя Х или поэта Y? Как будто мы не понимаем: если писатель изучается в школе, то это прямой путь к тому, что дети его читать не будут. Если мы будем преподавать сегодня в школе семейные ценности так же, как мы преподаем все остальное, - это прямой путь к тому, что от самого этого словосочетания дети будут бежать как от огня.
Знаете, что самое печальное в нашем отношении к детям? Что великий принцип: "делай другому то, что ты хочешь, чтобы делали тебе" - на детей не распространяется.
Если бы дети общались с нами так, как мы общаемся с ними, мы бы взвыли довольно быстро. Что больше всего ненавидит любой взрослый? Когда его воспитывают. Даже когда ругают, можно пережить, даже когда премии лишают - тяжко, но переживаемо. Но вот когда начинают учить жизни... Хочется взвыть и убежать.
Между тем детей мы воспитываем с плохо скрытым восторгом. Кто-нибудь из вас, дорогие читатели "РГ", подсчитывал, сколько замечаний ребенку вы делаете в течение дня? Представьте себе, что ваш сын или дочь начнут делать замечания вам - долго ли вы выдержите? Или вы вправду считаете себя совершенствами, недостойными замечаний?
А если семейные ценности и вправду войдут в школьную программу, за них, что ли, тоже будут ставить оценки? Правильно понял ценности - пять, неправильно - два. Так?
"Представьте, что ваши дети начнут делать замечания вам. Долго ли это выдержите? Или вы - совершенство?"
А вы никогда не задумывались, что оценка - это способ унизить человека, и более ничего? Во взрослую жизнь мы систему оценок не взяли. Представляю себе, что было бы, если бы главный редактор "РГ" за каждую колонку ставил мне оценку: "Сегодня пять... А сегодня тройка. Но твердая..." Ужас какой!
У наших детей так одиннадцать лет. Система оценок постепенно приучает ребенка к тому, что он учится не для себя, а для учителей и родителей.
Когда я узнал, что в Израиле не вызывают детей к доске, я воскликнул в удивлении: "А как же вы проверяете знания?" "А вы как проверяете знания? - парировала мне израильская учительница. - Вам кажется, что если вы вызвали пять человек из сорока, вы проверили знания?"
Великий швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци ту систему обучения, которая процветает у нас, называл "антипсихологической". Нельзя всех учить всему. Это безумие. Если человек в школе не обрел свое призвание, он напрасно провел одиннадцать лет.
Нельзя заниматься профориентацией (да еще так, как это делается сейчас) только в старших классах. Понимание себя, поиск своего места в жизни - главное, в чем должна школа помочь ученику. И не в подростковом возрасте, а с самого начала обучения.
Взрослые очень хорошо знают: если человек не нашел себя в жизни и занят нелюбимым делом - это беда. Если человек идет на работу, как на каторгу - это несчастный человек. Если дело не вызывает страсти и азарта - человек заслуживает сочувствия.
Ничего, что наши дети живут так одиннадцать лет? Если поход на работу для человека - ежедневная мука, мы сочувствуем ему, советуем поменять работу. К тому, что большинство детей не любит ходить в школу, мы привыкли. И мы не любили, и они не любят - нормально.
Увы, для очень многих детей школа - это мучение без учения. Мы, взрослые, прекрасно знаем, что спорится то дело, которое вершится с удовольствием. Почему же мы не задумываемся над тем, что этот вывод касается и детей? Мы говорим: ничего, пусть привыкают к труду, к трудностям. А к радости кто их будет приучать?
И потом, кто сказал, что труд - это исполнение некоего нелюбимого дела? Не боимся ли мы, что за одиннадцать лет школа приучит наших детей к тому, что работа не должна радовать? Что делать бессмысленное дело ради оценки - нормально? Что если человек не понимает сути дела - ничего страшного, пусть старается все равно? Мы не боимся, что дети возьмут из школьного образования вовсе не те знания, за которые получают оценки?
Поэтому мне кажется, что если вдруг решат ввести новый предмет "семейные ценности", то, может быть, для начала подумать не о том, ЧТО преподавать, а КАК это делать? Кто-то скажет: ЧТО и КАК очень связаны в педагогике. Соглашусь. Но почему-то мы все равно предпочитаем говорить про ЧТО, а не про КАК.
"Мы говорим: ничего, пусть дети привыкают к труду, к трудностям. А к радости кто их будет приучать?"
Может быть, это будет первый предмет, за который не станут ставить оценки? Если вам, дети, это важно - получайте знания. Не важно? Живите без этих знаний, но тогда вам будет труднее создать семью.
Может быть, на уроки по семейным ценностям будут звать гостей - психологов, скажем, не для лекции, а для спора? Может быть, уроки вообще будут проводиться в виде игр? Условно говоря: я - муж, ты - жена, у нас такой-то конфликт, давай проиграем, как будем его решать.
Введение любого нового предмета возможно лишь тогда, когда его преподавание будет иным. Иначе он превратится еще в одну формальность, которых у наших детей и так хватает.
Маленький фрагмент из интервью по теме...
Александр Невзоров(публицист)
А.Невзоров: Хэллоуин – это великолепная первая ласточка той самой новой культуры, которая может прийти в Россию
А.Невзоров ― Это очень здоровая акция. Очень здоровая самцовая акция. Ну, вот, наряду с апскертингом, декупажем православие – это тоже хобби, да? И точно так же, как вы бы, наверное, сильно удивились, видя человека в майке, на которой написано там «Декупаж или смерть?», да? Вот, точно такой же смех должно вызывать это и про православие.
И мы понимаем, что сейчас идет великолепная самодискредитация этого явления. Сейчас понятно, что возникла инициатива бедных школьников помимо всего прочего, помимо там основ православной культуры, всей этой идиотской выдуманной истории, этой нафталинной литературы сейчас собираются начать пытать еще и основами, нравственными основами семейной жизни.
О.Журавлёва ― Чудесные добропорядочные люди, монахиня и еще какой-то хороший человек написали нравственный курс.
А.Невзоров ― Да, совершенно верно.
О.Журавлёва ― Разве это не чудно?
А.Невзоров ― Оленька, это чудно. А теперь давай я тебе скажу, кто этот чудесный человек. Хочешь узнать?
О.Журавлёва ― Давайте.
А.Невзоров ― Вот, один из разработчиков этого курса – это тот самый Макарий Маркиш, тот самый бородатый безумец, который на процессе, где рассматривалось дело о пытках и убийствах детей в православном детдоме в Мосейцево, бегал, мешал снимать, обзывал репортеров «дебилами», который изо всех сил пытался, ну, всеми силами, насколько он мог (он никаких противоправных действий не предпринимал, но он то, что называется, давил на прессу и он оправдывал этих пыточниц, оправдывал этих убийц.
Именно он является одним из специалистов по семейной нравственности, семейной этике, потому что он один из авторов одного из вариантов этих предложений.
Причем, обратите внимание, вот, предположим, даже это был бы не такой мрачный, не такой бы гиньольный персонаж, он не был бы так опозорен этим мосейцевским делом. Предположим, это был бы вполне какой-нибудь добропорядочный маркиш, да?
Но, ведь, всё равно монахи – ну, что они могут знать о семейной жизни. Им вообще не полагается знать, сколько грудей у женщины, а обнаружив бюстгальтер, они должны гадать, почему эти шапочки сшиты между собой? Неужели, для двуглавого орла или для какого-нибудь двухголового урода?
Вот эти люди берутся, монахини и монахи прописывать нормы этики семейной жизни.
О.Журавлёва ― Так это же прекрасно, Александр Глебович! Вы же знаете. Если в школе учат какой-то адской ахинее, нет лучшего способа отвратить от нее, чем…
А.Невзоров ― Так а я-то и считаю, что адской ахинеи должно быть больше, но я немножечко вынужден уходить на понимание того, что, к сожалению, то зло, которое начинает расцветать, скажем так, под этими лучами, что оно ощутимо и что оно калечит живые судьбы. И здесь мы, опять-таки, получаем подтверждение того, насколько христианство основано на злобе, да?
Ведь, заявителя на «Pussy Riot», на Соколовского, другие оскорбленные – ведь, это же всё некие живые реальные люди, это христиане. Они знали, что они своими действиями обрекают других людей на заточение, на тычки дубинками, на унижения, на то, чтобы мерзнуть, гнить на зоне, жрать всякое дерьмо. Что из-за них эти люди будут мерзнуть, умирать, будут разлучены с детьми или с престарелыми родителями.
Эти христиане – они знали, что они делают, и они шли на это. Они шли на то, чтобы доставить другим людям боль, муку, пытку и унижения. И это было не каким-то разовым эмоциональным всплеском – вспомните, это было долгое следствие, это были процессы, это были месяца порой, которые были отведены для того, чтобы задуматься и остановиться. Но они этого не сделали, да?...
